Было же, после того как Исус воскрес из мертвых, он провел одиннадцать лет, говоря со своими учениками и поучая их только до мест первой Заповеди и до мест первой тайны, которая внутри завесы, которая внутри первой Заповеди, то есть двадцать четвертая тайна наружу и книзу, - те (двадцать четыре тайны), которые пребывают во втором Пространстве первой тайны, которая прежде всех тайн, - отец по подобию Голубя1. И говорил Исус своим ученикам: "Я исшел из этой первой тайны, которая последняя тайна, а именно двадцать четвертая", - и ученики не узнали и не поняли, что есть нечто внутри этой тайны, но они думали об этой тайне, что она - глава Всего и глава всех пребывающих, (С. 2) и они думали, что она — совершенство всех совершенств, потому что Исус говорил им об этой тайне, что она - та, которая окружает первую Заповедь и пять Начертаний и великий свет пять Предстоятелей и всю Сокровищницу света. И еще не сказал Исус своим ученикам обо всем истечении всех мест великого Невидимого и о трех Троесильных и двадцати четырех Невидимых и всех их местах и их Зонах и всех их чинах, как они изведены, - те, которые суть истечения великого Невидимого, - и их Нерожденных и их Саморожденных и их Рожденных и их Светилах и их Непарных и их Архонтах и их Властях и их Господах и их Архангелах и их Ангелах и их Деканах и их Литургах и всех домах их Сфер и всех чинах каждого из них.

В ранней христианской литературе борьба против гностицизма как угрозы истинной вере проявилась с большим размахом, и эти труды, посвященные его опровержению, благодаря дискуссиям, благодаря тем резюме, которые они давали гностическим учениям, и часто также пространным дословным цитатам из гностических трудов, являются наиболее важным вторичным источником наших знаний. Мы можем добавить, что до девятнадцатого столетия они были (не считая трактата Плотина) единственным источником, так как победа Церкви естественным образом привела к исчезновению гностических первоисточников. К этой группе мы относим значительные полемические труды отцов Иринея, Ипполита, Оригена и Епифания на греческом и Тертуллиана на латыни. Другой отец, Климент Александрийский, оставил среди своих трудов чрезвычайно ценную коллекцию греческих извлечений из работ Феодота, последователя Валентинианской школы гностицизма, представляющего ее восточную ("анатолийскую") ветвь. Ее италийская ветвь в лице Епифания сохранила целый литературный документ, Послание Птолемея к Флоре. В случае подобного полного или почти полного изложения предмета нападок (где могут встретиться также и сообщения Ипполита по наассенам и книге Варуха) наше различение первичных и вторичных источников становится, разумеется, расплывчатым. Особенность данного случая в том, что все первоисточники, сохранившиеся благодаря этому посредничеству целиком или по частям (поздние – как правило), были греческими. Взятые вместе, эти патриотические источники дают информацию о большом числе сект, по крайней мере номинально христианских, хотя в некоторых случаях налет христианства довольно тонок. Уникальный вклад языческого лагеря, имеющий отношение к данной группе, – трактат Плотина, философа-неоплатоника, "Против гностиков, или против тех, кто говорит, что Творец мира – зло, а мир – скверна" (Энн. II. 9). Это прямо направлено против учений одной определенной христианской гностической секты, которую невозможно точно отождествить с какой-либо числящейся в патриотических каталогах, но которая четко попадает в одну из основных групп.

Будучи вечноцветущей, маслина обладает некоторыми свойствами, наиболее удобными для обозначения путей души в космосе, которому посвящена пещера. Летом белой стороной листья обращаются вверх, зимой же более светлые части поворачиваются в обратную сторону. Когда в молитвах и мольбах протягиваются цветущие масличные ветви, надеются, что мрак опасностей будет превращен в свет. Маслина, по природе своей вечноцветущая, приносит плоды, вознаграждающие за труд. Поэтому она и посвящена Афине. Победителям в состязании вручается венок из листьев маслины. Масличные ветви служат прибегающим к мольбе. Так и космос управляется вечной и вечноцветущей мудростью интеллектуальной природы, от которой дается победная награда атлетам жизни и исцеление от многих тягостей. И тот, кто привлекает к себе нуждающихся и просителей, является демиургом, держащим в целостности мир.

Меня опалял жар нечистых страстей, когда ты, по своему обыкновению, прикосновением своих боголюбивых писем вновь возродил меня, ободрив ум мой, изнуренный самыми постыднейшими искушениями, блаженно подражая тем самым великому Наставнику и Учителю нашему. И это неудивительно: уделом твоим, как и благословенного Иакова, всегда было славное. Ведь хорошо послужив ради Рахили и получив Лию, ты теперь добиваешься и возлюбленной, из-за неё, вероятно, исполнив уже седмицу лет (Быт. 29,20-30). Что же касается меня, то я не отрицаю, что, потрудившись всю ночь, ничего не поймал (Лк. 5,5). Однако, по твоему совету забросив сети еще раз, выловил множество рыб – не думаю, что больших, но числом, тем не менее, сто пятьдесят три (Ин. 21-11). И посылаю тебе их в корзине любви, исполнив твое повеление через такое же количество глав.
Я удивляюсь и ревностно желаю подражать твоему прекрасному стремлению получить главы о молитве. Ибо ты не просто возжелал иметь их, запечатленных руками и с помощью чернил на хартии, но захотел обладать ими, незыблемо укорененными в уме любовью и непамятозлобием. Но поскольку, согласно премудрому Иисусу, вся сугуба, едино противу единаго (Сир. 42-25), то прими мой дар и по букве, и по духу. Ведь ум предшествует всякой букве, а если его нет, то не бывает и буквы. Поэтому и образ молитвы двойственен: один – деятельный, другой созерцательный. Подобным же образом дело обстоит и с числом: то, что в нем очевидно, есть количество, а смыслом его является качество.