Самыя состязания да будут у нас подчинены законам. О рождении Бога, о сотворении, о Боге из не-сущих, о сечении, делении и разрешении для чего слушать тому, кто слушает cиe неприязненно? для чего обвинителей делаем судиями? даем меч в руки врагам? Как и с какими, думаешь ты, понятиями примет слово о сем тот, кто одобряет прелюбодеяния и деторастление, кто склоняется страстям и не может ничего представить выше телеснаго, кто вчера и за день творил себе богов, богов отличающихся делами самыми постыдными? Не с понятиями ли (к каким он привык) грубыми, срамными невежественными? И богословия твоего не сделает ли он поборником собственных своих богов и страстей? Если мы сами употребляем такия речения во зло; то еще труднее убедить противников нашнх, чтоб любомудрствовали, как следовало бы нам. Если мы сами у себя обретатели злых — (Рим. 1, 30) то как им не коснуться того, что действительно в нас есть? Вот следствия нашей междуусобной брани! Вот польза от подвизающихся за слово более, нежели угодно Слову, и от подвергающихся одной участи с лишенными ума, которые зажигают собственный свой дом, или терзают детей, или гонят от себя родителей, почитая их чужими!