Френсис Йейтс

ДЖОН ДИ И ЯВЛЕНИЕ "ХРИСТИАНА РОЗЕНКРЕЙЦА"

Слово "розенкрейцер" произведено от имени Христиан Розенкрейц, Rosencreutz же можно перевести как "розовый крест" или "розокрестье". Так называемые "розенкрейцерские манифесты" представляют собой два небольших памфлета или трактата; впервые они были опубликованы в Касселе в 1614 и 1615 гг. Поскольку названия трактатов очень громоздки, в дальнейшем они будут обозначаться сокращенно: "Откровение"(Fama)¹ и "Исповедание" (Confessio). Главным действующим лицом в обоих сочинениях является некий "отец Х.Р.", или "Христиан Розенкрейц", о коем сообщается, что он основал то ли орден, то ли братство, и вот эта ассоциация теперь – понятно, на момент обнародования манифестов – возродилась и приглашает всех желающих примкнуть к ее рядам. Появление манифестов повергло публику в немалое возбуждение, а когда в 1616 г. вышла в свет третья публикация серии, покров тайны, окутывавший эти произведения, сгустился, казалось, еще более. Третья книжка оказалась странным алхимическим романом – в переводе с немецкого его название звучит так: "Химическая Свадьба Христиана Розенкрейца". Герой романа как будто тоже был связан с каким-то орденом, использовавшим в качестве символов алые розы и крест.

Автором "Химической Свадьбы" определенно был Иоганн Валентин Андреэ. Манифесты, несомненно, связаны с "Химической Свадьбой", хотя сочинил их, скорее всего, не Андреэ, а какой-то другой автор или группа авторов.

Кто же такой "Христианин Розокрестья", о котором впервые стало известно из упомянутых сочинений? Несть числа мистификациям и преданиям, сплетенным молвой вокруг этого персонажа и якобы учрежденного им ордена. Мы на них полагаться не будем и попробуем отыскать совершенно иной, новый путь к истине. Но давайте начнем эту главу с более простого вопроса: а кем был Иоганн Валентин Андреэ?

Иоганн Валентин Андреэ (см. илл. 5-6) появился на свет в 1586 г. как уроженец Вюртемберга, лютеранского государства, имевшего с Пфальцем общую границу. Его дед был выдающимся лютеранским богословом, приобретшим репутацию "вюртембергского Лютера". Иоганн Валентин Андреэ тоже посвятил себя современным религиозным проблемам, стал, как и дед, лютеранским пастором, но лютеранство его отличалось вольномыслием и интересом к кальвинизму. Вопреки преследовавшим его несчастьям Иоганн Валентин всю жизнь не уставал надеяться на возможность радикального разрешения религиозных противоречий. Эта надежда вдохновляла любое дело, за которое он брался, как набожный ли лютеранский пастор, интересующийся проектами переустройства общества, или же как распространитель "розенкрейцерских" вымыслов. Андреэ был многообещающим писателем, на чье воображение заметное влияние оказали странствующие английские актеры. О начальном этапе жизни Андреэ и испытанных им в молодости влияниях мы располагаем достоверными сведениями, почерпнутыми из его же автобиографии² (см. илл. 7).

Там, например, говорится, что в 1601 г., когда мальчику было пятнадцать лет, овдовевшая мать повезла его в Тюбинген, чтобы он мог учиться в знаменитом Вюртембергском университете. Будучи студентом в Тюбингене, как рассказывается далее, Андреэ увлекся литературным творчеством – его первые юношеские опыты относятся приблизительно к 1602-1603 гг. Он написал, среди прочего, две комедии на сюжеты библейской Книги Есфирь и мифа о Гиацинте (обе, как утверждает автор, сочинялись "в подражание английским актерам"), а также произведение под названием "Химическая Свадьба". Эту последнюю вещь Андреэ характеризует латинским словом ludibrium – "выдумка", "шутка", "пустячок"³.

Судя по известному нам варианту "Химической Свадьбы" (с Христианом Розенкрейцем в качестве главного героя), опубликованному в 1616 г., ранний вариант того же произведения должен был представлять собой алхимическую аллегорию, в которой "свадьба" символизировала алхимические процессы. Первоначальный вариант не мог быть тождествен тексту, опубликованному в 1616 г., ибо последний содержит скрытые намеки на розенкрейцерские манифесты 1614 и 1615 гг., а также на курфюрста Пфальцского, его хайдельбергский двор и женитьбу на дочери Якова I. Ранний вариант "Химической Свадьбы", до нас не дошедший, к моменту вторичной публикации этой вещи в 1616 г. наверняка был переработан. Тем не менее, тематическое ядро произведения, его основные идеи наверняка присутствовали уже в утраченной ныне первой редакции.

Мы полагаем себя вправе высказать несколько весьма правдоподобных предположений о том, какие именно влияния и происшествия могли вдохновить Андреэ – в бытность его студентом в Тюбингене – на сочинение названных произведений.

Правителем герцогства Вюртембергского был в ту пору Фридрих I, алхимик, оккультист и восторженный англофил, лелеявший всю жизнь две взаимосвязанные мечты, а именно: заключить союз с королевой Елизаветой и получить от нее орден Подвязки. Несколько раз он посещал Англию в видах достижения вожделенных целей и, похоже, привлек там к себе всеобщее внимание⁴. Королева называла Фридриха его семейным прозвищем "кузен Мумпельгарт", а исследователи шекспировской пьесы "Виндзорские насмешницы" до сих пор не пришли к единому мнению о том, как следует понимать упоминание "кузена Гармомбля" и загадочный эпизод кражи лошадей, нанятых в гостинице "Подвязка" слугами какого-то немецкого герцога⁵, – многие полагают, что в том и другом случае подразумевается Фридрих Вюртембергский⁶. Королева дала согласие на присвоение герцогу Вюртембергскому звания кавалера ордена Подвязки в 1597 г., но церемония инвеституры по разным причинам откладывалась до ноября 1603 г., когда для облечения Фридриха инсигниями Подвязки в Штутгарт, его столицу, прибыло специальное посольство от Якова I.

Направив посольство к Фридриху в первый же год своего правления, Яков I ясно выразил намерение продолжать политику Елизаветы и поддерживать дружбу с немецкими протестантскими князьями. И хотя в последующие годы он не оправдал внушенных этим жестом надежд, в 1603 г. в Вюртемберге воцарение нового английского короля было воспринято как событие, открывающее путь к осуществлению самых дерзновенных упований: и посланников короля, прибывших, чтобы вручить герцогу регалии ордена, и сопровождавших их английских актеров встречали с огромным энтузиазмом.

Штутгартская церемония инвеституры и сопутствовавшие ей празднества описаны Э.Целлием – его составленный на латинском языке отчет был напечатан в Штутгарте в 1605 г. и частично включен (в английском переводе) в "Историю Ордена Подвязки" Элайаса Ашмола⁷.

Шествия, по ходу которых английские официальные лица, представлявшие рыцарей Подвязки и несшие инсигнии этого ордена, торжественно встречались с немецкими сановниками, произвели самое блестящее впечатление. Роскошнее всего обставлено было появление самого герцога: Фридрих вышел весь усыпанный драгоценностями и казался окруженным подобием нимба – "лучащейся смесью пестрых красок"⁸. Среди англичан, представлявших орден, находился и Роберт Спенсер, по утверждению Целлия, родственник знаменитого поэта⁹. Из этого любопытного упоминания следует, что в Штутгарте было известно имя Спенсера, а может, и содержание "Королевы фей".

Герцог, во всем великолепии своего убранства, проследовал в церковь, где под звуки торжественной музыки ему были переданы регалии ордена. После проповеди вновь пришел черед музыки – зазвучали "гласы двух Отроков в одеждах белых¹⁰ с крылами, как у ангелов, и стоявших друг противу друга"¹¹.

Когда общество вернулось в дворцовый зал, все собравшиеся приняли участие в празднике Подвязки – пиршество продолжалось до утра следующего дня. Рассказывая об этом торжестве, Целлий сообщает ряд подробностей, отсутствующих у Ашмола, и в частности упоминает выступления "английских музыкантов, комиков, трагиков и других весьма умелых актеров". Английские музыканты устроили совместный концерт со своими вюртембергскими коллегами, а английские артисты порадовали участников застолья показом драматических представлений. В числе последних была "История Сусанны"¹², сыгранная "с таким пониманием сценического искусства и со столь явным мастерством", что собравшиеся вознаградили заезжих актеров долгими аплодисментами и щедрыми дарами¹³.

В последующие дни английских посланцев знакомили с главными достопримечательностями герцогства. В числе прочих мест гости посетили Тюбингенский университет, где "их развлекали комедиями, музыкой и иными удовольствиями".

Посещение герцогства Вюртембергского посольством ордена Подвязки и сопровождавшими это посольство актерами не могло не оказать чрезвычайно сильного, стимулирующего воздействия на Иоганна Валентина Андреэ, в то время юного и пылкого тюбингенского студента. Действительно, в "Химической Свадьбе" редакции 1616 г. отразилось множество ярких воспоминаний о пышных церемониях и празднествах, о каком-то ордене или орденах, в роман включены очаровательные "театральные" эпизоды. Более того, сама структура "Свадьбы" становится понятнее, если усматривать в ней итог английских влияний, усвоенных молодым Андреэ: сценические постановки и церемонии, как бы слившиеся в одно целое, очевидно, и вдохновили его на создание нового оригинального литературного жанра.

Год спустя после церемонии вручения ордена Подвязки, то есть в 1604-м, появилось весьма необычное сочинение, посвященное герцогу Вюртембергскому. Назывался этот труд "Наометрия"¹⁴, а автором его значился Симон Студион. Рукопись, никогда не публиковавшаяся, ныне хранится в Библиотеке земли Вюртемберг в Штутгарте¹⁵. Она представляет собой огромного объема трактат апокалиптического и пророческого характера, содержащий запутанные нумерологические расчеты, основанные на приведенных в Библии цифровых данных, относящихся к Храму Соломона¹⁶, а также на сложном толковании важнейших дат библейской и европейской истории. Подобные рассуждения естественным образом переходят в пророчества с указаниями точных дат грядущих событий. Автор трактата особенно интересуется датами жизни Генриха Наваррского, а сочинение в целом вроде бы подразумевает существование тайного союза между Генрихом, королем Французским, Яковом I, королем Великобритании, и Фридрихом, герцогом Вюртембергским. Этот предполагаемый альянс (о котором мне не удалось найти никаких свидетельств в иных источниках) описывается весьма обстоятельно: так, несколько страниц рукописи занимают одни лишь ноты к песнопению, прославляющему вечную дружбу между Лилией (королем Французским), Львом (Яковом Английским) и Нимфою (герцогом Вюртембергским).

Доверившись свидетельству Симона Студиона, можно предположить, что в 1604 г. существовал тайный союз между Яковом, Фридрихом Вюртембергским и королем Французским и что заключен он был в развитие rapprochement¹⁷ между Фридрихом и Яковом, внешним выражением которого стала церемония вручения инсигний ордена Подвязки, состоявшаяся в Штутгарте годом ранее. Не надо забывать, что речь идет о самом начале царствования Якова, когда он еще сохранял верность союзам, заключенным в правление Елизаветы, и действовал в полном согласии с Генрихом Наваррским, ставшим к тому времени королем Франции.

"Наометрия" представляет собой любопытный образчик пророчеств, построенных на хронологической основе, – в те времена интерес к подобной литературе приобрел характер всеобщей мании. Но, помимо этого, книга примечательна тем, что содержит очень интересный и, по-видимому, достаточно достоверный отчет об одном событии, якобы имевшем место в 1586 г. Если верить автору "Наометрии", 17 июля 1586 г. в Люнебурге произошла встреча "между некоторыми евангелическими князьями и курфюрстами" и представителями короля Наварры, короля Дании и королевы Английской. Целью этого собрания, как сообщается, было формирование евангелической лиги, которая могла бы противостоять действиям Католической лиги (в то время направленным в основном на то, чтобы воспрепятствовать восшествию Генриха Наваррского на французский престол). Созданная в Люнебурге новая лига получила название Confederatio Militiae Evangelicae ("Конфедерация Евангелических Ополчений")¹⁸.

Так вот, некоторые ранние исследователи розенкрейцерской тайны видели в "Наометрии" Симона Студиона и описанной в ней "Конфедерации Евангелических Ополчений" главные источники розенкрейцерского движения¹⁹. А.Э.Уэйт, изучавший рукопись Студиона, считал содержащийся в ней рисунок с упрощенным начертанием розы и крестом посреди цветка первым по времени образчиком розенкрейцерской символики²⁰. Сама я не очень убеждена в значимости этого рисунка, лишь отчасти напоминающего розу, но мысль о том, что корни розенкрейцерского движения следует искать в каком-то объединении единомышленников-протестантов, сплотившихся, чтобы дать отпор Католической лиге, представляется мне разумной и хорошо согласуется с интерпретацией тогдашних событий, предложенной в настоящей книге. Дата формирования "Конфедерации Евангелических Ополчений" – 1586 – заставляет нас вернуться к царствованию королевы Елизаветы, к тому году, когда граф Лестер посетил Нидерланды и скончался Филип Сидни, к замыслу создания Протестантской лиги, столь дорогому для Сидни и Иоганна Казимира Пфальцского.

Вопросы, возникающие в связи с Симоном Студионом и его "Наометрией", слишком сложны, и здесь нет смысла рассматривать их сколько-нибудь подробно, но я склонна согласиться с мнением о необычайной важности штутгартского манускрипта для всех исследователей розенкрейцерской тайны. Меня побуждает к этому то обстоятельство, что Иоганн Валентин Андреэ несомненно был знаком с "Наометрией", ибо в его сочинении "Вавилонская Башня"²¹, опубликованном в 1619 г., есть ссылка на рукопись Студиона. Причем интересуют Андреэ не какие-либо былые события, упоминаемые в "Наометрии", но содержащиеся в ней датировки событий грядущих, то есть пророчества. Симон Студион настойчиво повторяет, вновь и вновь возвращаясь к этой мысли, что 1620 год (напомним, пишет он в году 1604-м) окажется судьбоносным, ибо узрит крушение царства антихристова в падении власти Папы и Магомета. Последующие несколько лет будут отмечены дальнейшим крахом сил зла, а примерно в году 1623-м начнется Тысячелетнее царство²². Андреэ очень невнятен в своих оценках предсказаний "Наометрии" – ясно лишь, что он их сопоставляет с пророчествами аббата Иоахима Флорского²³, святой Бригитты, Лихтенберга, Парацельса, Постеля и других "иллюминатов"²⁴. Между прочим, представляется вполне вероятным, что предсказания такого рода могли при случае повлиять на ход исторических событий. Не потому ли курфюрст Пфальцский и его преданные сторонники столь поспешно решились на богемскую авантюру, что веровали в скорый приход Тысячелетнего царства?

Углубляясь в подробности взаимоотношений герцога Вюртембергского с орденом Подвязки или в тайны "Наометрии", мы начинаем догадываться о существовании неких подспудных течений – уже в самом начале века, когда в Германии создавался протестантский союз, возлагавший большие надежды на поддержку со стороны французского и английского монархов. В те годы начала столетия Яков I, казалось, симпатизировал протестантам. Правда, убийство короля Французского в 1610 г., накануне планировавшегося им вторжения в Германию, на какое-то время нарушило планы протестантских "активистов", резко изменив соотношение сил в Европе. Тем не менее, Яков вроде бы оставался верен прежней политической линии. В 1612 г. он присоединился к Протестантской унии²⁵, которую возглавлял в то время молодой курфюрст Пфальцский; в том же самом году Яков обручил свою дочь Елизавету с Фридрихом, а в 1613 г. была сыграна знаменитая свадьба, воспринятая современниками как прямое заявление о том, что Великобритания намерена в будущем оказывать всяческую поддержку главе немецкого протестантского союза – курфюрсту Пфальцскому.

Теперь, когда дружба Великобритании и Пфальца достигла своего апогея и ничто не предвещало скорого предательства Якова, энергичный Кристиан Анхальтский начал подготавливать почву для выдвижения курфюрста Пфальцского на роль идеального вождя, призванного возглавить антигабсбургские силы в Европе. Других достойных кандидатур к этому времени не осталось – Генриха Французского убили, а Генрих принц Уэльский умер совсем молодым. И вот жребий судьбы выпал юному Фридриху Пфальцскому.

Главную ответственность за неудачную богемскую затею Фридриха единодушно возлагали и возлагают на князя Анхальтского, и не случайно именно против этого человека велась широкая враждебная агитация, когда злосчастная авантюра провалилась²⁶. Он имел большие связи в Богемии, и похоже, что, если бы не его настойчивые увещевания, мятежники-чехи так и не решились бы предложить корону Фридриху. В годы, предшествовавшие богемской трагедии, Кристиан Анхальтский являл собой политическую фигуру огромного, можно сказать, первостепенного значения, и потому нам необходимо выяснить, каковы были интересы этого человека, какого рода связи имел он в Богемии.

С формально-теологической точки зрения Кристиана Анхальтского должно считать ревностным кальвинистом. Однако, подобно многим иным протестантским князьям того времени, он весьма увлекался мистикой и парацельсовским движением. Известно, что Кристиан Анхальтский покровительствовал Освальду Кроллию, каббалисту, последователю Парацельса и алхимику. Подобные знакомства он завел и в Богемии. Дружил, например, с Петером Боком фон Розенбергом (Петром Боком з Рожмберка)²⁷, богатым чешским аристократом, владевшим обширными земельными угодьями в окрестностях Тршебоня (Требоны) на юге Чехии, вольнодумцем старой рудольфианской школы, покровителем алхимиков и оккультистов.

Богемские связи Кристиана Анхальтского были такого рода, что он оказался в сфере воздействия весьма примечательного потока влияний, исходивших из Англии и особенно оживившихся после того, как в Богемии побывали Джон Ди и его друг Эдуард Келли. Как достоверно известно, Ди и Келли посетили Прагу в 1583 г., и Ди тогда пытался заинтересовать императора Рудольфа II идеями всеохватного "имперского" мистицизма и своими разнообразнейшими исследованиями. Теперь, благодаря недавно опубликованной книге Питера Френча, характер творчества Ди во многом прояснился. Этот человек, оказавший огромное влияние на английскую культуру, числившийся в наставниках Филипа Сидни и его друзей, наверняка приобрел сторонников и в Богемии – пусть мы и не располагаем пока данными, позволяющими изучить этот вопрос. Можно предполагать, что главным центром распространения идей Ди в Чехии стал Тршебонь – судя по тому, что именно в этом городке Ди и Келли устроили свою "штаб-квартиру", после того как впервые побывали в Праге²⁸. Ди жил в Тршебоне на правах гостя Виллема Рожмберка до 1589 г., а потом вернулся в Англию. Виллем Рожмберк (Вилем з Рожмберка) приходился старшим братом тому самому Петру, который дружил с Кристианом Анхальтским и унаследовал по смерти Виллема родовые владения в Тршебоне и округе²⁹. Имея в виду душевные склонности князя Анхальтского и характер его интересов, можно не сомневаться, что и он в той или иной степени испытал на себе влияние Ди. Более того, распространение в Богемии новых идей и взглядов, вдохновителем которых в конечном счете был Ди, английский философ елизаветинской школы, скорее всего, было использовано князем Анхальтским для укрепления авторитета Фридриха: ведь именно с фигурой пфальцграфа связывались надежды на будущие контакты с Англией, на проникающие оттуда новые благотворные веяния.

Задолго до того, как Ди посетил Германию, его идеи попадали туда из Чехии. Согласно заметкам о Ди, принадлежащим Элайасу Ашмолу и вошедшим в "Британский Химический Театр" (1652 г.), путешествие Ди по Германии в 1589 г., на пути из Богемии в Англию, произвело настоящий фурор. Ди побывал почти в тех самых местах, где двадцатью пятью годами позже вспыхнуло розенкрейцерское движение. Ландграф Гессенский осыпал Ди комплиментами, а тот взамен "одарил его двенадцатью венгерскими конями, кои приобретены были дарителем в Праге в расчете на предстоящее путешествие"³⁰. На этом отрезке пути Ди, кроме того, встретился со своим учеником по имени Эдуард Дайер (близким другом Филипа Сидни). Дайер отправлялся послом в Данию, а "годом ранее [он] побывал в Тршебоне, откуда увез письма Доктора (Ди) для королевы Елизаветы"³¹. Ди произвел в этой части Германии сильнейшее впечатление – своими обширными знаниями да еще, похоже, репутацией человека, вокруг которого вершатся большие дела.

Ашмол сообщает, что 27 июня 1589 г., будучи в Бремене, Ди принимал у себя "того славного Герметического Философа, Доктора Генриха Кунрата Гамбургского"³². Влияние Ди прослеживается в необычном произведении Кунрата, "Амфитеатре Вечной Мудрости" (см. илл. 8-9), которое вышло в свет в Ганновере в 1609 г.³³ Так, на одной из иллюстраций в "Амфитеатре" мы видим придуманный Ди знак "монады" – сложный символ, вынесенный на титульный лист книги "Иероглифическая Монада" (см. илл. 12), опубликованной в 1564 г. с посвящением императору Максимилиану II. Символ же этот стал своего рода эмблемой той особой разновидности алхимической философии, которую исповедовал Ди. Кроме того, в тексте сочинения Кунрата прямо упоминаются две книги Ди – "Монада" и "Афоризмы"³⁴. Так что кунратовский "Амфитеатр" оказывается своего рода посредующим звеном, связующим философию, окрашенную воздействием Ди, с философией розенкрейцерских манифестов. В сочинении Кунрата мы впервые встречаем фразеологию, характерную для манифестов, многочисленные напоминания о макрокосме и микрокосме, рассуждения о магии, каббале, алхимии, каковые науки должно соединить, и тогда родится некая религиозная философия, обещающая человечеству "новую зарю".

Символические гравюры в "Амфитеатре Вечной Мудрости" стоят того, чтобы потрудиться над их уразумением, потому что являются как бы зримым введением в образный строй и философию розенкрейцерских манифестов. В тексте, не считая заглавия, слово "амфитеатр" не встречается, и мы можем только догадываться о том, какой смысл вкладывал Кунрат в название своей книги. Быть может, в заглавии отразилось представление об оккультной мнемонической системе, позволяющей выражать философские идеи в визуальных образах. На одной гравюре (см. рисунок перед гл. III) изображена огромная пещера с надписями на сводах, а также адепты некоего духовного опыта, движущиеся сквозь пещеру к свету. Этот рисунок вполне мог послужить одним из источников образности розенкрейцерского "Откровения". А гравюра с благочестивым алхимиком (см. илл. 10) отражает целую систему взглядов, имеющих явное сходство и с воззрениями Джона Ди, и с манифестами розенкрейцеров. Слева виден человек в позе, означающей глубокое религиозное чувство: он стоит на коленях перед алтарем, на котором расставлены книги с каббалистическими и геометрическими символами. По правую руку – печь и вся утварь, потребная в алхимических трудах. Посередине – стол с нагроможденными на нем музыкальными инструментами. Большой зал, где все это размещается, нарисован по всем правилам построения перспективы – что доказывает искушенность художника в "математических искусствах", неотделимых от ренессансной архитектуры. Гравюра, таким образом, является зримым воплощением той системы взглядов, что впервые предстает перед нами в "Иероглифической Монаде" Джона Ди. По мнению приверженцев этой системы, сочетание каббалистических, алхимических и математических дисциплин открывает новые возможности достижения углубленных прозрений в природу и проникновения в тайны божественного мира, лежащего за ее пределами.

Но ведь и розенкрейцерские манифесты настойчиво призывают объединить магию, каббалу и алхимию в единое, окрашенное интенсивным религиозным чувством мировоззрение (предполагающее религиозный подход также и ко всем наукам о числе).

Следует ли из этого, что в розенкрейцерских манифестах можно обнаружить следы влияния Джона Ди? Да, конечно, причем такое влияние прослеживается в этих сочинениях со всей очевидностью, не оставляющей места даже для тени сомнения. Сейчас я ограничусь лишь кратким перечислением подобного рода свидетельств – более подробно они будут рассмотрены в последующих главах.

Второй розенкрейцерский манифест, "Исповедание" 1615 г., вышел в свет под одной обложкой с трактатом на латинском языке, называнным "Краткое Рассмотрение Таинственнейшей Философии"³⁵. Автор брошюры излагает содержание "Иероглифической Монады" Джона Ди, широко используя пространные дословные цитаты. "Рассмотрение" составляет одно целое с присовокупленным к нему розенкрейцерским манифестом – "Исповеданием". А "Исповедание" в свою очередь не разъять с первым манифестом, "Откровением", опубликованным в 1614 г., – хотя бы потому, что многие темы первого манифеста повторяются во втором. Итак, становится вполне очевидным, что "таинственнейшая философия", скрывающаяся за манифестами, есть не что иное, как философия Джона Ди, суммарно изложенная в "Иероглифической Монаде" (см. ниже).

Идем дальше. Иоганн Валентин Андреэ, издавший в 1616 г. "Химическую Свадьбу" – романтическую аллегорию, разъясняющую и развивающую основные идеи обоих манифестов, на титульном листе своей публикации поместил знак "монады" Джона Ди. Более того, тот же символ мы встречаем еще раз, уже внутри книги – на полях рядом со стихотворением, с которого, собственно, и начинается аллегория.

Так что сомнений не остается: движение, заявившее о себе тремя розенкрейцерскими публикациями, уходит корнями в творчество Джона Ди. В Германию идеи Ди могли проникать непосредственно из Англии, с которой курфюрст Пфальцский поддерживал тесную связь. Источником их распространения могла быть и Богемия, страна, где уже задолго до описываемых событий узнали и самого Джона Ди, и пропагандируемые им философские взгляды.

Но почему для обнародования философии Ди был выбран столь необычный способ, как публикация розенкрейцерских текстов? Кажется, можно нащупать ответ на этот вопрос, причем ответ, подтверждаемый свидетельствами – о них пойдет речь в последующих главах. Суть же предполагаемого ответа такова: розенкрейцерские публикации следует рассматривать в контексте той духовной атмосферы, что окружала курфюрста Пфальцского и в конечном счете подвигла его на богемскую авантюру. Главным же распространителем новых веяний или, если угодно, их душой приходится считать Кристиана Анхальтского, имевшего связи в тех самых кругах богемского общества, где идеи Ди были известны и встречали сочувствие.

Итак, предлагается необычная и многообещающая гипотеза касательно природы розенкрейцерского движения: похоже на то, что движение это было запоздалым следствием путешествия Ди в Богемию – события, свершившегося за двадцать лет до появления розенкрейцерских манифестов. Пропагандировавшиеся Ди идеи не были забыты и ко времени, о котором идет речь, распространились в кругу соратников курфюрста Пфальцского. Став кавалером ордена Подвязки, Фридрих дополнил их культом английской рыцарственности, ставшим неотъемлемой частью розенкрейцерского движения. С другой стороны, будучи главой Протестантской унии, курфюрст воплощал в себе идею всегерманского объединения, практическим осуществлением которой занимался князь Анхальтский. Совпадение названных обстоятельств, подготовленное событиями прошлых лет, выдвинуло Фридриха на роль политического и религиозного вождя, призванного разрешить трудные вопросы века. Между 1614 и 1619 гг. – в годы розенкрейцерской шумихи, поднявшейся вокруг манифестов, – курфюрст с супругой царствовали в Хайдельберге, а Кристиан Анхальтский занимался подготовкой богемского предприятия.

Речь шла не просто о политической антигабсбургской акции – богемское предприятие явилось выражением религиозного движения, собиравшегося с силами на протяжении многих лет. Оно впитывало в себя подспудные идейные течения, расходившиеся по Европе, и искало разрешения религиозных противоречий на путях мистицизма, намеченных герметизмом и каббалой.

Причудливую мистическую атмосферу, которой окружали Фридриха и его супругу восторженные почитатели, можно почувствовать, рассматривая немецкую гравюру, напечатанную в 1613 г. (см. илл. перед гл. I): Фридриха и Елизавету озаряют лучи, исходящие от божественного имени, начертанного над их головами. Этот лубок мог быть первым из числа многих листовок, гравюр и памфлетов подобного рода, распространявшихся в Германии в последующие годы. Иконография Фридриха на печатных гравюрах предоставляет исследователю важнейшую череду свидетельств относительно связей пфальцграфа с современными ему идейными течениями, что и предполагается со всей ясностью показать в следующей главе.